Долго до утра во тьму зенитки бьют…

Долго до утра во тьму зенитки бьют…

Абрам Израилевич Миркин не выглядит на свои  90. Он излучает бодрость и оптимизм, которым завидует и молодежь. Смелость,  жизнелюбие и оптимизм помогли ему преодолеть самые страшные трудности. Он  был  на передовой  с начала  до конца  войны.

Первый бой

Родом Миркин  из Белоруссии, его отец был председателем одного из колхозов Могилевской области. Председательским детям поблажек не было, работать приходилось даже больше других.

— Может быть, это мне и помогло потом, на войне – с детства был сильным и закаленным, — размышляет ветеран.

В 1940-м его призвали в армию в зенитно-артиллерийский полк, дислоцирующийся  под Ленинградом. После «учебки» назначили командиром боевого расчета, на этой должности прослужил всю войну.

— В мае 1941 года наш полк перевели на боевые позиции. Постоянно отрабатывали учебные боевые тревоги, — вспоминает Абрам Израилевич. – Тогда многие стали задумываться: не к добру это – неужели близко война? Скоро нас подняли по боевой тревоге, которая не была учебной…

Ветеран сохранил свою красноармейскую книжку. Держать в руках эту реликвию очень волнительно.  Рядом с графой «Участие в боях» первая запись, датированная  22.06.1941 г. В бой с  вражескими самолетами, рвущимися к Ленинграду, командир боевого расчета  вступил в четыре утра. В это время советские люди еще мирно спали.

— Затем нас перебросили на оборону ближних подступов к Ленинграду. Неразбериха царила порядочная. Мне, специалисту по зениткам среднего калибра, дали маленькую «сорокапятку». Я-то в ней быстро разобрался, но после встретил ополченцев, которые не знали, что делать с «моей» зениткой.

В первом бою расчет, которым командовал Абрам Израилевич, стрелял так, что плавился металл. После боя хоронили убитых.  На оборону Ленинграда встали четыре расчета его взвода, в живых осталось несколько человек.

Миркина  отправили в резервный батальон. Но и здесь он времени не терял. Очень хотелось попасть в зенитный полк, вот и нашел среди необученных резервистов семь толковых ребят, по ночам обучал их всем премудростям и рассказывал, что нужно делать «номерам» при обслуживании зенитки. Старания не пропали  – команду Миркина  направили на  передовую  первым эшелоном. И снова на оборону Ленинграда. Как-то командиры построили взвод и спросили, есть ли добровольцы на оборону Невского пятачка. Туда посылали только добровольцев: идти на Невский пятачок,  значит на верную смерть.

— Все молчат, — вспоминает Абрам Израилевич. – А я был комсоргом – надо было подавать пример… Вышел из строя, а за мной – весь мой расчет.

Но до Невского пятачка еще надо было добраться. Немцы переправу обстреливали постоянно, до берега, как правило, добиралось не более трети солдат. Миркину на этот раз не повезло: в лодку угодил снаряд. Тяжелораненый он попал в госпиталь.

— Что случилось с остальными ребятами, я не знаю, наверняка погибли. Вот так судьба спасла меня от верной гибели, — говорит он.

Блокада

Кольцо блокады постепенно сжималось вокруг Ленинграда, пока, наконец, город и войска оказались полностью отрезанными от большой земли.

— Мы тоже попали в блокаду. Кормили нас почти так же, как ленинградцев: выдавали в день по три сухаря и жидкую похлебку. Солдаты пухли от голода, сутками не вставали, поднимались с лежанок только по тревоге, страшно мерзли – зимнего обмундирования выдать нам не успели, жили в продуваемых палатках. Землянку там не построишь – болота.

Миркин до сих пор помнит конфликт, который у него возник с одним из вышестоящих командиров. Это был  интеллигент до мозга костей, одно слово артист. До войны работал директором театра. Он очень возмущался, когда видел солдат с грязными руками. А воду, чтобы умыться, найти было нельзя, умываться приходилось снегом, а у измученных и замерзших солдат сил на это не было. Щепетильный командир за неаккуратность наказывал – запрещал провинившимся выдавать «наркомовские сто грамм». Ну, а как солдату на морозе без водки и в легкой шинельке?

Молодой комсорг, сержант Миркин решился к нему подойти:

— Сейчас я обращаюсь к вам не как солдат, а как комсомольский работник. По какому праву вы не исполняете приказ комитета обороны? – спросил он командира.

Очень уж Миркину было обидно за товарищей. Мерзнут, голодают, но ни один не дал слабину, не пожаловался. А что руки грязные да лицо чумазое, так  не в театре. За такую дерзость и непочтение в войну можно  было загреметь если не в    лагерь, то  в штрафбат обязательно. Почему комсорга сурово не наказали?  Только что приказ о награждении орденом отозвали.

Когда замерзло Ладожское озеро,  по «Дороге жизни» стали эвакуировать жителей Ленинграда и военных, которые совсем уж от голода ослабли. Почти четверть солдат замерзли по дороге. Миркин опять выжил.

— К счастью, я ехал в санях. Была возможность иногда идти  по льду, держась за сани, так и грелись, — рассказывает он. – Один раз я и мой товарищ,  обессилев, отстали. Едва не погибли, но нас, на счастье, подобрала попутка. Еле-еле добрались в кузове до ближайшего острова. Там зашли в какую-то хату – будто попали в рай. Столько месяцев тепла не видели, а тут – печка. Сердобольная старушка накормила и растерла нам отмороженные ноги гусиным жиром. На попутках догнали свою роту.

Душа болит

Затем у Миркина были Волховский фронт и страшные бои при прорыве блокады Ленинграда. Недалеко от северной столицы есть поселок Красный Бор. В 1943 году солдаты называли его Мясной Бор… Тела убитых не успевали убирать – они лежали  вдоль дорог.

— Снега в тот год было столько, что даже гусеничный трактор, который тащил зенитку, не мог пройти. Стыдно и страшно рассказывать: сил пилить доски или копать снег не было – подкладывали под гусеницы трактора и колеса пушки замерзшие трупы немецких солдат.

Абрам Израилевич пережил два ранения и одну контузию, но каждый раз отказывался от госпиталя – выздоравливал в землянке — и снова в строй. Авторитет и боевой опыт командира боевого расчета были таковы, что его слушались даже старшие по званию.

Как-то к ним прислали совсем молодого лейтенанта: необстрелянный, мальчишка совсем.   Вдруг – яростная атака врага! В это время Абрам Израилевич лежал в шалаше после ранения с перебинтованной грудью, больно было даже дышать, не то что шевелиться.

— Я слышу, что новый командир теряет ситуацию, делает ошибки. Тело болит, но душа сильнее – там же ребята гибнут! Выскочил, в пылу обложил матом лейтенанта, кричу солдатам: «Слушай мою команду!». И послушались ведь… Зенитчики били так, что  немецкие самолеты повернули назад, на свой аэродром.

Однажды в одной деревне для солдат устроили баню. На передовой даже в бане помыться нельзя было спокойно. Обязательно выставлялось охранение. Зенитный расчет Миркина стоял  на прикрытии, когда  немцы прорвали оборону. Но товарищи помыться успели.  Зенитчики быстро зарядили пушку шрапнелью. Враг был смят, а четверых взяли в плен. Вот тут-то и пригодилось Абраму Израилевичу знание идиша. Этот язык очень похож на немецкий – Миркин лично допросил «языков». Оказалось – рота разведчиков, вели разведку боем. В штабе пленных допросили уже основательно, они дали ценные сведения.

После прорыва блокады Абрам Израилевич воевал с финнами на Северном фронте. Там же встретил Победу.

После Победы до самой пенсии работал замдиректора орловской швейной фабрики. Она тогда располагалась на улице Ленина. На этой же улице встретил будущую супругу. Как он признается, это была любовь в первого взгляда. Вместе они 64 года – у них уже подрастают двое правнуков. Парни унаследовали прадедовский характер – один из них спортсмен, настоящий боец, другой – круглый отличник в школе.

Сейчас ветеран  записывает свои воспоминания, пишет свою книгу жизни. Надо думать, что это будет очень интересная книга.

Елена Маслова