Первая мировая глазами орловского обывателя

Первая мировая глазами орловского обывателя

Обыватель – до революции воспетый классиками «маленький человек», при большевиках «простой советский человек», на современном языке «среднестатистический россиянин» – это рядовой житель нашей страны, на которого непосильной ношей легла Первая мировая. «Сербы без нас пропадут» Война 1914–1918 гг. не подходит под наши представления о патриотизме, которые сформировала Великая Отечественная 1941–1945 гг., определившая для нас меру беды и меру подвига. Во-первых, она не велась на исконной русской территории, и поэтому наш самый сильный инстинкт любви к родной земле не проснулся. Во-вторых, война не стала ни народной, ни священной, несмотря на милитаристскую пропаганду, – не было ни партизанского движения, ни массового добровольчества, ни трудовых подвигов женщин и детей в тылу. Историки, опираясь на прессу и отчеты чиновников, пишут об ура-патриотических настроениях, охвативших весь народ в первые дни войны. Однако, на наш взгляд, следует быть осторожнее в оценках. В период Третьеиюньской системы (1908–1915), отличавшейся политическим консерватизмом, легально выходили проправительственные и правые издания, для которых верноподданнические настроения были главным условием существования. А что собой представляют рапорты провинциальных чиновников, вы и сами знаете. Верным индикатором народного энтузиазма может служить запись добровольцами («охотниками») на фронт: за год в нашей трехмиллионной губернии находилась пара десятков добровольцев – песчинка в море сотен тысяч призванных орловцев. Свидетельства современников также хорошо раскрывают восприятие орловцами войны. В ее первые месяцы основным мотивом повседневных разговоров была жалость к сербам – нашим соплеменникам и единоверцам. В царской России власти не формировали общественное мнение по вопросам внешней и внутренней политики, поэтому обыватели, особенно в деревне, не могли четко представить, с кем и для чего ведется война. Воспитанник Орловской духовной семинарии В. Полянский рассказал со страниц местных «Епархиальных ведомостей» о своей поездке в деревню. Его объяснения про Антанту, Тройственный союз, Босфор и Дарданеллы крестьяне пропустили мимо ушей, но при упоминании о сербах оживились. Среди них оказался участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., который подтвердил, что «сербы без нас пропадут», что Россия должна их пожалеть и защитить. Таким образом, поначалу настроения русских людей были скорее альтруистическими, чем национально-эгоистичными. Со временем в умах обывателей праведная «война за сербов» превратилась в «германскую», смысл которой все дальше ускользал от них. Ратники и уклонисты Власти понимали, что митинговой и газетной шумихе грош цена, они официально измеряли «патриотический подъем» населения суммой пожертвований, количеством мест в лазаретах, заботой о раненых. Орловская губерния оказалась в верхних строчках рейтинга, то есть на «патриотическом подъеме», с высоты которого за всю войну не упала, так как продолжала и жертвовать, и заботиться о жертвах. Провинциалы воспринимали Великую войну вперемежку с повседневными заботами. Например, исправник Севского уезда докладывал в рапорте (1916), что все разговоры местных жителей вертятся вокруг двух тем: Брусиловского прорыва и выпадения дождя. Самый главный для населения признак большой войны – мобилизация. Первая мировая забрала половину трудоспособного населения губернии. Она оказалась удивительно прожорливой и за год призвала несколько молодых возрастов, принявшись с 1915-го года за резервистов («ратников 2-го разряда»). Тогда-то власти столкнулись с глухим сопротивлением. Зрелые мужчины, обремененные большими семьями и имевшие стабильную работу, прятались от набора. Самым верным способом считалась бронь: можно было устроиться на оборонное предприятие, а для этого надо иметь квалификацию. Так как с последним у многих проблема, началась нелегальная торговля бронью, процветали кумовство и семейственность. Руководство заводов и фабрик устраивало на работу свою родню. Те, кто побогаче, покупали фиктивные рабочие места (за взятку мастеру в сотню рублей). Полицейская проверка выявила, что купцы, помещики, владельцы гостиниц и магазинов записались рабочими на заводы Брянска и Болхова. В народе родилась поговорка «Был кесарем, а теперь стал слесарем». Против таких богатых «уклонистов» было направлено раздражение призывников. Полиция показательно увольняла их и отдавала в армию. Однако вскоре объектом праведного гнева ратников оказалась сама полиция. 11.09.1915 г. толпа в 850 человек явилась к полицейскому управлению Мценска и потребовала послать на фронт его сотрудников. Завязалась драка, семеро полицейских пострадали (их забросали камнями), что, конечно, спасло их от призыва. Как и сейчас, белый билет от врача (реальный или за взятку) считался хорошим способом уклонения от военной службы. Но нет предела человеческой смекалке, особенно, когда на кону жизнь. Перспективным вариантом спасения от мобилизации казался уход в монастырь, где не проверяют паспорт. Как учили сведущие люди, надо явиться в обитель одевшись победнее, представиться раненым солдатом, якобы чудесно избежавшим смерти и давшим обет послужить Богу в монастыре. Мобилизация коснулась не только призывников, но и мирного населения, которое посылали на запад рыть окопы. Нам кажется странной идея везти через полстраны по забитым железным дорогам тысячи крестьян для земляных работ. Однако окопы Первой мировой войны – совершенно уникальное явление – это полноценное жилье на многие месяцы, вырытое в человеческий рост, с хозпостройками и лабиринтом ходов. Орловские крестьяне сопротивлялись мобилизации на окопы, так как она проходила в период посевной (весной 1915) – в самое горячее время для села. Местные власти понимали и поддерживали земляков, просили военных об отсрочке. В поисках пятой колонны Вопреки штампам советской исторической науки, колебания настроений провинции в период войны нельзя считать значительными. В начале войны наши земляки воспринимали ее как долг и испытание. В тяжелые годы поражений 1915–1916 гг. собирались на патриотические митинги, заказывали молебны, ходили крестными ходами, пели гимны перед киносеансами, но при этом, по сводкам полиции, ждали «почетного мира». После Февральской революции, когда армия разложилась, а столицы лихорадило антивоенными митингами, орловцы по-прежнему надеялись на победу, отгружали фронту продовольствие и снаряжение, вылавливали дезертиров, чтобы они, как и все, исполняли долг и несли тяготы войны. В современном русском языке понятие «обыватель» имеет негативный оттенок – и не зря. Обыватель – это не только простой, обычный человек, но и человек из толпы, мало размышляющий, невежественный, потенциально агрессивный. В Первую мировую инстинкты и самая примитивная логика подсказали ему искать конкретных виновников затяжной войны, гибели солдат, тыловых трудностей, тех, на кого можно указать пальцем, дотянуться руками и наказать. Орловские обыватели также пришли к мысли о пятой колонне, предателях внутри страны – иностранцах, особенно немецкого происхождения. Заговор виделся везде: в правящей династии практически нет русской крови, а императрица – немка, германским фронтом неудачно (не нарочно ли?) командует Ренненкампф, в Орле, как и везде в губернии, у владельцев аптек – немецкие и похожие на них еврейские и польские фамилии (может, шпионы? отравители?). Давайте мысленно пройдемся по главной городской улице, Болховской, 1914-го года. Мы увидим заведения колбасников Фроммельта и Кауфмана, кондитера Петрака, модной портнихи Абб, парикмахерскую Рауля, магазин швейной фурнитуры Левези, аптекарский магазин Гермута. Крупнейшие предприятия города держали немцы Кале (потом з-д Медведева), Тагезен (механический з-д) и Шильде (пивоваренный з-д). Орловские девочки учились в гимназиях Гиттерман и Зейц, а мальчики – в гимназии Недбаля. Горячие обывательские головы требовали арестовать, выслать, покарать людей с иностранными фамилиями (хотя большинство из них давно приняло российское подданство). Несколько десятков немцев и австрийцев было выслано в Астрахань. Если власти оказывались не расторопны, жители сами громили аптеки, кондитерские, магазины. Жертвой шпиономании стал даже коренной орловский помещик П.А. Стахович. Накануне войны он заказал в Германии оборудование для цементного завода и внес предоплату 50 тыс. руб. Из-за войны ни оборудования, ни денег он не увидел, но местные крестьяне считали его пособником врага. Германофобия горожан выразилась в переименовании главной орловской гостиницы «Берлин» в «Белград». Экспонаты с фронта Чтобы понять, что знали и думали о войне наши земляки сто лет назад, заглянем в каталог выставки, посвященной мировой войне (Орел, 1916). Самыми многочисленными ее экспонатами стали гильзы от патронов и снаряды с полей сражений, штыки и каски. Разглядывая их, зритель мог в своем воображении нарисовать драматические фронтовые будни. Удовлетворить любопытство и обострить восприятие помогали коллекция рентгеновских снимков ранений, а также пули и осколки, извлеченные из раненых в орловских лазаретах. Экспозиция предметов военного быта русской армии, ее союзников и противников оказалась очень большой и разнообразной. Например, полевой велосипед, личные вещи из солдатских вещмешков. Откуда они могли оказаться в орловской провинции? Во-первых, их собирали охотники за реликвиями из числа офицеров, комиссованных или расквартированных в губернии. Наш земляк М. Пришвин, военный корреспондент в Первую мировую, рассказывал, как сопровождал князя Кропоткина на место недавнего боя, как князь копался в земле и трупах в поисках немецкого штыка и ранца. Во-вторых, такие сувениры местные жители выменивали на еду у пленных. Так среди экспонатов выставки появился «сухарь с примесью соломы, найденный у германского пленного». На выставке в Орле были представлены диковинки, вроде «стрел, бросаемых с аэропланов». Аэропланы – модная новинка той войны, летчики считались настоящими секс-символами своего времени. Военное руководство довольно долго не могло придумать, как использовать полотняные летающие этажерки. Генерал А.А. Брусилов успешно применил их для аэрофотосъемки вражеских позиций. Летчики устраивали в небе безрассудные револьверные дуэли. Наконец, были сконструированы дротики, наконечники которых, падая с большой высоты, вонзались в крупы лошадей и тела солдат, больше пугая их, чем увеча. Посетителям выставки нравились такие занятные, «с историей», вещицы. Ощущение войны в повседневной жизни простых людей поддерживалось через связь с родными и близкими, ушедшими на фронт. Письма, открытки, почтовые карточки с запада и обратный, из дома, поток корреспонденции стали приоритетом в работе орловской почты в годы Первой мировой. Военная цензура вымарывала провокационные или секретные места писем, но это касалось скорее интеллигенции. Например, переписки нашего земляка, писателя Л. Андреева с братом-новобранцем, письма которого он публиковал в столичной прессе. Обыватели обычно посылали несколько теплых, ободряющих слов, не интересных для цензуры. Помещик Елецкого уезда М. Пришвин описал старика-крестьянина: «На маленькой ниточке висит жизнь его (получение писем от сына), …письма получаются, оживают проливы (речь о Босфоре и Дарданеллах, контроль над которыми мечтала получить Россия. – Авт.), писем нет, проклятая война». В краеведческих музеях Западной Белоруссии (германский фронт Первой мировой) хранятся вещи, найденные на полях сражений и в окопах. На витринах можно увидеть пожелтевшие, часто самодельные, открытки, фотокарточки солдат с барышнями, картонными собаками, аляповатыми задниками провинциальных фотостудий – то есть все то, чем дорожили обычные люди на фронте и в тылу. Таким образом, орловский обыватель смотрел на Великую войну со своей провинциальной колокольни, проявлял как всемирно известные национальные добродетели – терпение, смирение, жертвенность, стойкость, так и пугающие примитивные инстинкты и фобии. Жители губернии, особенно городов, имели множество каналов информации с фронта, однако не принимали ее настолько близко к сердцу, как хотелось бы официальным властям или впечатлительной интеллигенции. В то же время за годы войны, состоявшей скорее из поражений, чем побед, орловский обыватель не пал духом, в губернии практически не зафиксировано антивоенных выступлений. Внутренний настрой орловцев можно определить как фатализм, готовность нести своей крест: без позерства, но и без героизма – в борьбе с бытовыми трудностями, порожденными войной, в ежедневной помощи Родине в ее самый трудный час. доцент О.Ю. Казакова профессор Г.П. Веркеенко