К 80-летию Госавтоинспекции Николай Щербаков: о «прошлом» ГАИ и «настоящем» ГИБДД

К 80-летию Госавтоинспекции Николай Щербаков: о «прошлом» ГАИ и «настоящем» ГИБДД

Ветеран Госавтоинспекции с сорокалетним стажем, руководитель областного общественного фонда поддержки сотрудников и ветеранов службы ГАИ-ГИБДД «Светофор» Николай Щербаков убежден: «письма счастья» от ГИБДД не могут сравниться с тем воспитательным эффектом, который дает живое общение с инспектором. Есть у ветерана службы своя точка зрения и на другие «животрепещущие» вопросы, касающиеся перемен в системе ГИБДД.

Своим мнением по этому поводу и не только Николай Щербаков поделился в интервью газете «Орловская среда».

– Николай Алексеевич, вы вышли на пенсию с должности заместителя начальника УВД по Орловской области – начальника милиции общественной безопасности, долгое время работали вместе с Леонидом Андреевичем Пашиным. Сорок лет безупречной службы в системе МВД, как нам кажется, дает повод оценить произошедшие в ГАИ-ГИБДД перемены – хорошие и не очень.

– Действительно, сорок лет в системе – знаковая цифра для меня. Как и 80-летие Госавтоинспекции. Я пришел на службу, когда ей было сорок, сорок лет прослужил, и в будущем году мы отмечаем 80-летие ГАИ.

Служба развивалась постоянно. Сказать, что в какое-то время она была заброшена, нельзя. «Щелоковские» реформы принесли новое техническое оснащение, появились новые приборы, измерители скорости, легендарные «трубки» – сейчас вместо них применяют алкотестеры. И в последнее десятилетие многое поменялось в этом плане, безусловно, в лучшую сторону. Есть и еще одна перемена: сейчас нарушителям приходят так называемые письма счастья от ГИБДД. Платишь пятьсот рублей – и на следующий день об этом нарушении забываешь. Думаю, это неправильно. Живое общение с инспектором в таких случаях намного эффективнее. Инспектор останавливает водителя, сообщает ему о нарушении – воспитывает его, если хотите.

Я сам работал простым инспектором: останавливаю водителя, сообщаю ему о нарушении. Штраф, кстати, был последней «инстанцией». Выносились предупреждения, ставились просечки в талоне – сейчас компостеры в нашем музее хранятся. Плюс – воспитательная беседа с каждым. Если нарушитель – водитель государственной машины, то ему грозила запись в путевом листе, и после этого он лишался тринадцатой зарплаты. Если пьяным за рулем задерживали – снимали с очереди на квартиру, то есть последствия были плачевные. Сейчас же останавливают нарушителя, он работает на ИП, предпринимателю ведь все равно, что он там нарушил, согласитесь.

Еще один момент: личное общение с инспектором помогает вскрывать и другие нарушения. Однажды я задержал водителя на «Москвиче». Он достал документы, а в них – талоны на бензин. Спрашиваю: если это ваш личный автомобиль, то откуда талоны, которые выдаются только для государственного транспорта? Водитель улучил момент, когда я отвлекся, и… съел пять талонов вместе с печатями.

– Как вам кажется, какие меры воздействия на нарушителей – а они стали более агрессивными, могут быть эффективными в наше время?

– Все водители, и нарушители в том числе, во все времена больше всего боятся лишиться прав. И, надо сказать, боятся они этого как огня. Ненадолго вернусь в прежние времена: нарушение – беседа и первое предупреждение, второе нарушение – опять предупреждение, третье – лишение прав – пересдача. И если раньше, что скрывать, с кем-то можно было договориться, то сейчас такого нет. Прибор фиксирует, информация попадает в базу, все в электронном виде. В случае серьезных нарушений лишение и пересдача неминуемы.

Водители действительно стали более агрессивными, само общество изменилось, сама жизнь. И потом, безнаказанность в мелочах, она порождает серьезные проступки. С этим нужно что-то делать. Ведь сегодня сам процесс доказывания нарушений он какой: водитель десять раз неправ, ему предъявлены все доказательства нарушения, а он все равно утверждает, что прав. Получается, люди отстаивают свое право нарушать, это же абсурд! Раньше у инспектора был один прибор, красная лампочка мигнула – водитель нарушил скорость. Штраф. И с этим никто не спорил, несмотря на то, что прибор уже не «горел», когда водителю предъявляли нарушение. И инспектор был честен, и водитель был честен по отношению к нему.

– Николай Алексеевич, а как вы относитесь к общепринятому мнению об орловских «гаишниках», отличающихся, скажем так, особым и не всегда оправданным рвением?

– Такое мнение еще с советских времен бытует. Скажу так: согласен с этим на пятьдесят процентов. В половине случаев это рвение оправданно, в половине – нет, это мое мнение.

А вообще, если жалобы водителей анализировать, то вывод такой: жалуются не на то, что инспекторы с кого-то деньги взяли, а на то, что в других регионах за такие же нарушения они бы оштрафованы не были.

– Как вы оцениваете профессионализм нынешних инспекторов?

– Они стали более грамотными. Судите сами: я пришел в ГАИ сразу после армии, до службы отучился в училище, а после армии прошел полугодовую подготовку. И все, я уже мог работать инспектором до конца жизни. Теперь же инспектором можно стать либо после окончания нашего юридического института, либо имея любое юридическое образования, но только после специальной подготовки в юринституте. То есть это первоначальная подготовка уже на базе высшего образования, а не десяти классов.

При этом никто не отменял холод, ледяной ветер, жару, ночные смены, аварии… Мы редко говорим о том, какие стрессы испытывают сотрудники, которые первыми оказываются на месте ДТП, в том числе со смертельным исходом. Редко говорим о средней продолжительности жизни сотрудника ДПС, ведь многие из них уходят из жизни сразу после выхода на пенсию, а многие к окончанию службы имеют инвалидность. Не хочется сегодня о грустном, но вот пришлось, как видите.

– Вам ведь тоже многое пришлось испытать: год в Чечне, инвалидность, и собственное жилье вы получили уже будучи на пенсии…

– Мы с супругой переехали в Орел в 1993-м из восточного Казахстана, вынужденно. Квартиру пришлось поменять на машину «девятку», на ней с женой и дочкой и приехали в Орел.

Вместе с супругой – Ларисой Юрьевной – мы сначала работали в Высшей школе МВД, она там, кстати, работает и до сих пор – в должности заместителя начальника института, а я, как видите, немного другой путь себе выбрал. Ровно десять лет мы с семьей прожили в милицейском общежитии, потом на улице Пожарной в служебной квартире – до прошлого года.

Что касается Чечни – то там я прослужил больше года, в моем подчинении была группировка из 24 тысяч человек. Потом инвалидность и ветеранство. Наш общественный фонд «Светофор» – одна из самых сильных организаций, если можно так выразиться. Ни один ветеран службы, пенсионер не оставлен на произвол судьбы. Мы помогаем и средствами, и внимание людям оказываем, вы же знаете, как важно это пожилым людям. Сейчас готовимся с 80-летию. Обновляем музей, готовим книгу о нашей службе, о сотрудниках.

…Знаете, тогда, в начале девяностых, у моей семьи ведь был выбор. Можно было в Германию к брату уехать, но решили: останемся на родине. Ни разу я об этом не пожалел, более того, больше десяти дней в гостях в Германии не выдерживаю – скучно, все чужое, а здесь все свое – семья, друзья, работа. Вырастили двух дочерей, у нас внучка и два внука. Здесь даже на пенсии я ощущаю себя человеком нужным, ни одного дня у меня не бывает свободным. Оглядываясь назад, я скажу так – много людей прошло через мою жизнь. И знаете, может быть, это прозвучит неожиданно, все они сделали меня добрее. Ничего бы я не поменял в своей жизни.

Наталья Зарубина